Чувства неразрывно связаны со всей психической жизнью человека, с особенностями личности в целом. Сущность же человека есть «совокупность общественных отношений», поэтому чувства людей неразрывно связаны с общественными отношениями. Они отражают их так же, как отражают эти общественные отношения взгляды людей, их убеждения, мировоззрение, интересы и устремления.
Причины изменения сознания людей, в том числе и чувств, надо искать прежде всего в изменении материальных условий жизни общества. Сперва меняются материальные условия, затем в соответствии с этими изменениями меняется мировоззрение людей, их нравы, обычаи, мышление и т. д.
Так же как исторична личность человека, историчны и его чувства.
Люди первобытно - общинного строя не знали переживаний, обусловленных интересами индивидуалистического производства и борьбой эксплуатируемых масс с представителями класса эксплуататоров. Точно так же советским людям чужды и непонятны низменные страсти и чувства, которые в условиях классово - антагонистического общества приводят к эгоистическому расчету и стремлению строить свое личное благополучие, не считаясь с интересами других людей.
Становится ясной антинаучность реакционных «теорий», широко распространенных в странах капитализма, утверждающих, что чувства человека в основе своей неизменны и могут быть приведены к небольшой группе изначальных инстинктов, из которых они будто бы выросли.
Эти «теории», утверждающие неизменность природы человека, представляют собой завуалированную в «научные одежды» реакционную идеологию.
В действительности же реальные факты показывают, что о такой «неизменности» так называемых «инстинктов» совсем не приходится говорить. То, что, например, Мак - Дауголл называет «неизменным инстинктом», является на самом деле результатом определенных способов воспитания, характеризующих общественную среду. Это убедительно показывает американский психолог Н. Манн. Для опровержения утверждений Мак - Дауголла он приводит этнографические данные, характеризующие жизнь и быт племени арапешей на Новой Гвинее, где стремление человека к самоутверждению (также относимое к изначальным инстинктам) в силу условий жизни и обычаев племени оказывается настолько редким, что представляется ненормальным. «Часто утверждалось,пишет он,что все люди имеют прирожденное побуждение к драке, или, в общем, стремление предаваться агрессивному поведению.
Прирожденной драчливостью людей часто объясняют причины войн, ссылаясь на то, что человеку присуща прирожденная и неискоренимая драчливость, которая делает войну неизбежной. Подразумевается, что человек в опыте познает, что он дерется ради драки, а не для того, чтобы осуществить специфические цели. Мы не имеем тщательно проведенных экспериментов по вопросу о прирожденной драчливости, но есть много наблюдений натуралистов, которые дискредитируют эту идею». Стремление к драчливости вызывается соответствующим воспитанием. Далеко не все «примитивные» народности проявляют стремление к драчливости. Так, арапешам не свойственно стремление к драчливости. Вместе с тем интересно посмотреть, как происходит воспитание детей у мундугоморов —воинственного каннибальского племени с Новой Гвинеи. Дети там, во - первых, не являются желанными для отцов —и рождаются в атмосфере вражды. Затем они являются свидетелями конфликтов, между отцом и матерью. Наконец, ребенка воспитывают так, чтобы «оба —мужчина и женщина —были неистовыми, соперничающими, ревнивыми, агрессивными, готовыми отомстить за обиду, испытывающими наслаждение в хвастовстве, в драке и т. д.» ... «Мундугоморские женщины кормят детей стоя, неся ребенка в одной руке и в таком положении, которое утомляет руку матери и связывает руки младенца. Здесь матери не испытывают того чувственного удовольствия от кормления младенца, которое наблюдается у арапешей. Ребенку не дают долго находиться у груди матери. Он устремлен к главной цели —получить достаточно еды, так как он должен быть сразу положен обратно в свою корзину. Как только он на момент останавливает сосание, он немедленно возвращается в свою «тюрьму». У детей поэтому развивается очень отчетливая целевая боевая установка;они крепко держатся за сосок и сосут молоко столь быстро и неистово, как только они могут. Они часто задыхаются от того, что глотают слишком быстро. Такое удушье вызывает гнев у матери и приводит в ярость ребенка. Таким образом, условия кормления характеризуются гневом и борьбой, вместо того, чтобы характеризоваться успокоением и нежной привязанностью» ', Таковы аргументы Норманна Манна, показывающие роль воспитания для формирования так называемых «инстинктов».
Таким образом, утверждение того, что чувства могут быть сведены к так называемым неизменным «инстинктам» (инстинкту драчливости, инстинкту порабощения других людей и т. д.), представляет собой на самом деле лишь «обоснование» и якобы «научное оправдание» антиобщественных чувств.
«Научное» и «моральное» оправдание таких чувств становится средством их культивирования. Например, Шпенглер, автор книг «Закат Европы», «Пруссачество и социализм», говорил: «Человек есть хищное животное... человек достигает упоительного чувства, когда его нож вонзается в тело его врага, когда запах крови и стоны жертвы достигают его торжествующего сознания».
Это высказывание, так же как и другие, ему подобные, служили и служат культивированию самых низменных чувств. Идеологи империализма и реакции стремятся такими, с позволения сказать, «Теориями» оправдать «вечность» капиталистического строя и агрессивных войн.
Единственно научным подходом к раскрытию природы чувств человека является исторический подход к ним.
Конечно, историческое развитие чувств человека представляет собой большую и сложную проблему.
Освещение по - настоящему этого вопроса предполагает изучение того, как в определенные исторические эпохи на основе возникающих новых производственных и общественных отношений меняется в этой связи образ жизни людей и их отношения друг с другом, создается новая идеологическая надстройка с ее моралью, нравами и т. д.;предполагает изучение того, как в связи с этим меняются и чувства людей.
Этот вопрос осложняется еще тем, что людям присущи и такие чувства, которые не определяются конкретной формой производственных отношений и создающейся на их основе новой идеологической надстройкой, а имеются у людей при самых различных формах производственных отношений. Речь идет, например, о родительских, сыновних чувствах. И вместе с тем нельзя не заметить, что и в такого рода чувства каждая историческая эпоха с ее нравами, бытом, моральным укладом вносит свои оттенки как в переживание этих чувств, так и в значимость этих чувств для личности. Так, если в одну эпоху в определенной социальной среде чувство привязанности детей к родителям органически связывалось с чувством покорности родительской воле (дети покорялись выбору родителями будущего их мужа или жены, хотя и чувствовали себя иногда несчастными), то в XX веке привязанность детей к родителям отнюдь не включает покорность желаниям родителей в выборе будущего их мужа или жены. Дочерние и сыновние чувства приобретают новый оттенок.
Возникновение новых призводственных отношений, новой экономической структуры общества приводит к тому, что условия жизни такого общества способствуют появлению и развитию чувств, отражающих общественные отношения людей в нем.
К. Маркс, анализируя экономическую структуру капиталистического общества, убедительно показал, как существующие при капитализме общественные отношения приводят к развитию таких чувств, как стяжательство, жадность, жестокость и др.
«Экспроприация непосредственных производителей производится с самым беспощадным вандализмом и под давлением самых подлых, самых грязных, самых мелочных и самых бешеных страстей»1.
С возникновением и развитием капитализма менялись моральные принципы поведения у господствующих классов, менялись нравы, возникали новые оценки и появлялось новое эмоциональное отношение к различным фактам социальной жизни, к людям и т. д.
Так, капиталистические отношения во Франции XIX в. привели к тем сдвигам в нравах, чувствах людей и т. д., которые так всесторонне и правдиво изобразил Бальзак. Как справедливо отмечает Энгельс, Бальзак сумел в своей многотомной «Человеческой комедии» реалистически раскрыть историю французского «общества» с 1816 г. по 1848 г. Он показал, как постепенно усиливался нажим на дворянское общество поднимающейся буржуазии и как изменялись нравы дворянства под воздействием могущественной силы денег.
Мы не ставим перед собой задачу раскрыть, как, исходя из изменения общественных отношений, конкретных изменений морали и нравов, возникают в различные исторические эпохи изменения в сфере человеческих чувств.
Мы хотим лишь на отдельных фактах показать, в чем заключается историческое развитие чувств. В основном это изменение заключается в следующем: во - первых, в процессе исторического развития общества у людей появляются новые чувства;во - вторых, исчезают чувства, занимавшие ранее известное место в психической жизни людей;в - третьих, меняется эмоциональное отношение людей к одним и тем же явлениям;то, что раньше вызывало у них одни чувства, вызывает в дальнейшем другие чувства.
Обратимся к фактам.
Чрезвычайно убедительно появление новых чувств показывает Энгельс на примере возникновения любви в современном ее понимании.
Он говорит: «Наша половая любовь существенно отличается от простого влечения, от эроса древних. Во - первых, она предполагает у любимого существа взаимную любовь;поэтому женщина находится в равном положении с мужчиной, тогда как во времена античного эроса ее отнюдь не всегда спрашивали. Во - вторых, половая любовь знает такую степень интенсивности и продолжительности, при которой необладание и разлука представляются обеим сторонам большим, если не величайшим, несчастьем;они идут на большой риск, ставят на карту свою жизнь, чтобы только обладать друг другом... И, наконец, возникает новый нравственный критерий для оценки половой связи: спрашивают не только о том, была ли она в браке или вне брака, но и о том, по взаимной ли любви или нет».
Несомненно, мы должны говорить о том, как в условиях капиталистического общества возникает новое чувство принципиальной классовой ненависти эксплуатируемых к эксплуататорам. Это уже не ненависть раба к своему владельцу, это не просто ненависть трудящегося человека к определенному, конкретному злому хозяину, а обобщенная, сознательная, принципиальная ненависть к классу эксплуататоров и к тому, что их олицетворяет. Это эмоциональное отношение очень отчетливо отразил в своей пьесе «Враги» А.
М. Горький в разговоре рабочих Левшина и Ягодина с Надей:
Надя: А дядя? Он... добрый? Или он... тоже обижает вас?
Левшин: Мы этого не говорим...
Ягодин: Для нас все одинаковы. И строгие и добрые...
Левшин: И строгий —хозяин и добрый —хозяин... Болезнь костей не разбирает... Дядюшка ваш, барышня,мужчина хороший, только нам от его красоты не легче...
Здесь показано чувство классовой вражды трудящихся к эксплуататорам, возникшее на определенном этапе развития рабочего движения.
В процессе исторического развития общества исчезают определенные виды чувств у людей.
Исчезают чувства, вызванные определенными сословными, родовыми традициями и предрассудками, характеризующиеся, однако, большой остротой и значимостью для лиц, их испытывающих. В этом отношении большой интерес представляет развитое чувство «местничества», присущее боярским родам на Руси (XV —XVII века).
М. М. Щербатов, автор написанного в XVIII веке произведения «О повреждении нравов в России», писал следующее: «Почтение к родам умножило еще твердость в сердцах наших предков;беспрестанные суды местничества питали их гордость;пребывание в совокуплении умножало связь между родов и содсловало их безопасность, что твердое предпринять, а тогда же и налагало узду кому что недостойное имени своего сделать;ибо бесчестие одного весь род того имени себе щитал. А сие не токмо молодых людей, но и самых престарелых в их должности удерживало. Благородной гордости бояр мы многие знаки обретаем.
Князь Симский Хабаров, был принуждаем уступить место Мал юте Скуратову, с твердостью отрекся, и когда царем Иоанном Васильевичем осужден был за сие на смерть, последнюю милость себе просил, чтобы прежде его два сына были умерщвлены, яко, был люди молодые, ради страха гонения и смерти, чего недостойно роду своему не учинили»1. (Курсив мой.—П. Я.)
Так чувство сословной гордости, которое получило свое общественное выявление в «местничестве», могло привести к такой для современного человека дикой просьбе, как просьба об умерщвлении собственных детей!
В большинстве европейских стран сейчас нет ни обычая, ни чувства родовой мести, хотя еще в XVI веке во времена Шекспира это чувство существовало и явилось основой для сюжета его трагедии «Ромео и Джульетта». В условиях определенной социальной среды, идеологии и нравов чувства родовой мести продолжают существовать и в XIX в., например, па о. Корсике. Красноречивым свидетельством этого являются чувства героев произведения Проспера Мериме «Коломба».
Существовало чувство родовой мести в условиях царского строя и на окраинах России. В начале XX века проф. М. Ковалевский писал: «К югу от Кавказской цепи курды являются в наши дни единственным арийским племенем, в среде которого сохранились некоторые черты архаического родового устройства. Быт курдов только в последнее время изучен был с некоторой подробностью г. Елиазаровым... Родовая опека и кровная родовая месть —таковы уцелевшие доселе проявления родового строя у курдов... Елиазаров сообщает: «Если человек не в состоянии отомстить лично своему врагу, обязанность мести падает на его родственников. Личное возмездие переходит в родовое, борьба двух личностей становится между собою борьбою двух родов. Иногда вражда продолжается очень долго, переходит даже от одного поколения к другому. Обязанность мести лежит прежде всего па отце и братьях убитого, затем на двоюродных братьях, на дядях его» («Краткий этнографический очерк курдов Эриванской губ.», Тифлис, 1883)».
Чувство родовой мести, имевшее место в условиях царского строя, исчезло в нашей стране с установлением социалистического строя.
Исчезло чувство мучительного страха (объясняющегося незнанием природных закономерностей), которое вызывалось таким явлением, например, как затмение солнца. Оно держалось и поддерживалось в народных массах веками. Еще в середине XIX века, как об этом свидетельствует рассказ Тургенева «Бежин луг», такое отношение к данному явлению природы было распространено.
Подобные чувства исчезают у нас вместе с распространением знаний, с повышением культуры народных масс.
Огромный рост культуры, знаний, распространение научного мировоззрения среди малых народностей, населяющих Север нашей страны, коренные изменения их жизни, вызванные победой Великой Октябрьской социалистической революции, привели к исчезновению у них мучительного страха перед явлениями природы, перед жизнью. А этот страх продолжают испытывать малые народности Севера, живущие в темноте и бесправии в условиях капиталистического строя, где эта темнота и страх намеренно поддерживаются эксплуататорами. Леви - Брюль в одной из своих последних работ поместил признание одного эскимосского шамана, формулирующее все мировосприятие его племени словами «мы не верим, мы боимся»:
«Мы страшимся духа земли, который вызывает непогоду и заставляет нас с боем вырывать нашу пищу у моря и земли. Мы боимся Сила (бога луны). Мы боимся нужды и голода в холодных жилищах из снега... Мы боимся Такана гапсалук, великой женщины, пребывающей на дне моря и повелевающей морскими животными. Мы боимся болезни, которую постоянно встречаем вокруг себя, не смерти боимся, а страдания. Мы боимся коварных духов жизни, воздуха, моря, земли, которые могут помочь злым шаманам причинить вред людям. Мы боимся духов мертвых, как и духов животных, которых мы убили. Вот почему и для чего унаследовали мы от отцов наших все древние правила жизни, основанные на опыте и мудрости поколений. Мы не знаем, как это происходит, мы не можем сказать, почему это происходит, но мы соблюдаем эти правила, чтобы уберечь себя от несчастья. И мы пребываем в таком неведении, несмотря на шаманов наших, что псе необычное вызывает у нас страх. Мы боимся всего, что видим вокруг себя. Мы боимся всех невидимых вещей, которые тоже нас окружают. Мы боимся всего, о чем говорится в преданиях и мифах наших предков. Вот почему мы имеем паши обычаи, которые совсем не те. что у белых».
Появляется новое эмоциональное отношение к тому, что в известной социальной среде у отдельных ее представителей ранее вызывало чувства иного характера.
Салтыков - Щедрин в «Пошехонской старине» рассказывает: «Савельцев... с жизнью совсем примирился, так как понял, что она (его жена.—П. Я.) не менее злонравна, чем он... Он ничего не имел против того, когда жена, становясь на молитву, ставила рядом с собой горничную и за каждым словом щипала ее или когда она приказывала щекотать провинившуюся «девку» до пены у рта, или гонять на корде, как лошадь, подстегивая сзади арапником».
Все эти действия и чувства изуверов - крепостников «Пошехонской старины» вызывают у писателя - демократа —носителя прогрессивной морали —и у читателя чувства совсем иного рода —чувства негодования и омерзения.
Такое же чувство негодования испытывает В. Г. Белинский по поводу бесчеловечного обращения самодурасоседа со своей женой. Он писал В. П. Боткину 8 сентября 1841 года:
«...Рядом со мною живет довольно достаточный чиновник, который так оевропеился, что, когда его жена едет в баню, он нанимает ей карсту;недавно узнал я, что он разбил ей зубы и губы, таскал ее за волосы по полу и бил липками за то, что она не приготовила к кофею хороших сливок... Выслушав эту историю, я заскрежетал зубами —и сжечь злодея на малом огне казалось мне слишком легкою казнью, и я проклял свое бессилие, что не мог пойти и убить его, как собаку» (Курсив мой.—П. Я)
Условия жизни общества могут стихийно порождать в людях чувства определенного характера. Всякое классовое общество характеризуется наличием определенных политических и правовых учреждений, наличием определенной господствующей идеологии с ее нормами морали, политическими взглядами и т. д. Эта идеология, так же как и соответствующие учреждения, служит господствующему классу.
Учение марксизма - ленинизма убедительно показывает, что надстройка создается базисом для того, чтобы она служила ему, чтобы она активно помогала ему оформиться и укрепиться. И вот господствующие классы, стремясь защитить свой общественный строй, всячески стараются распространить среди народных масс, угнетаемых классов принципы своей морали, привить им определенный образ мыслей, определенные чувства, а также такое отношение к человеческим чувствам, которое отвечает их корыстным, узкоклассовым интересам.
В эксплуататорском обществе, которое состоит из класса угнетателей и класса угнетенных, люди, принадлежащие к разным классам, в силу различных условий Существования живут различной эмоциональной жизнью, •имеют различные по своему содержанию чувства. Господствующие классы стремятся намеренно, всей системой воздействий, извратить чувства у людей эксплуатируемого класса, воспитать у них чувства, нужные и полезные господствующим классам.
Так, в период, когда господствующие классы проповедовали в. качестве человеческих добродетелей самоунижение и смирение, наименее сознательные представители угнетенных классов покорно воспринимали свое рабское состояние.
Человек эмоционально реагирует не на все явления окружающей его жизни. И вот то из окружающей жизни, что его эмоционально затрагивает, определяется прежде всего принятыми в обществе взглядами, воззрениями, установленными в обществе нормами поведения, тем, что определяет общественную сущность самого человека.
Более того, определенные формы переживания чувств, получившие общественное признание, яркое выражение в действиях, поведении и чувствах любимых литературных героев, становятся тем, что всячески «осваивается» людьми данной эпохи. Чувства в определенной их форме и содержании появляются в известной мере у представителей подрастающего поколения потому, что они читали об этих чувствах, что они присущи их любимым героям и они хотели бы их испытать. Нужна была благоприятная общественная среда, порожденная соответствующими условиями жизни, чтобы гетевский Вертер в условиях Германии XVIII века стал символом веры для определенного социального круга. Люди хотели любить, жить, а может быть, и страдать так же, как любил и страдал Вертер. Чайлд - Гарольд был властителем дум не только Евгения Онегина, но и очень многих русских юношей - дворян, которые стремились перенять его жизненные установки, идеалы, его самобытный мир чувств и т. д.
Определенные взгляды на значение чувств в жизни человека, имеющиеся представления о качествах «полноценного» человека влияют и на самый характер переживания различных чувств людьми определенной среды и эпохи. Есть эпохи, характеризующиеся вообще сдержанностью в отношении чувств, и эпохи, когда чувство возводится на пьедестал. Мы встречаемся то с более сдержанным отношением личности к возникающим в ней чувствам, то, наоборот, с их культивированием, которое принимает разные формы. Вспомним господство сентиментализма в литературе и искусстве XVIII века, а наряду с ним в определенных социальных слоях мы можем встретиться со слащавой сентиментальностью и экзальтированностью в переживании чувств.
Интересный материал из истории нравов и быта дворянско - помещичьей верхушки начала XIX в. в России сообщает И. Н. Игнатов.
«Московский телеграф» уже в 1829 г., характеризуя эту эпоху, писал: «Тогда находили удовольствие в том, чтобы плакать, и когда плакали, то были веселы».
...Было время какой - то удивительной отзывчивости на все слезоточивое, плаксивое и возвышенно - грустное. Щедрин придал градоначальнику этой эпохи название Груетилова, наградив его любовью глядеть, как токуют тетерева, и с такой же любовью смотреть, краснея, как секут девочек.
Восторженность соединялась с готовностью лить слезы;способность стыдливо потуплять очи и краснеть с потребностью присутствовать при жестоких зрелищах.
Восторгались в жизни и эту восторженность передавали в театре слезами».
Такая экзальтированность чувств, их «нагнетание» и приподнятость проявлялись и в обыденной жизни, в отношениях к людям, в переживании дружбы, влюбленности и т. д. Не случайно Л. Н. Толстой, описывая эту эпоху, показал такие особенности переживания чувств в переписке Жюли Курапиной с сестрой Болконского, княжной Марьей («Война и мир»). Мы приведем подлинный документ, относящийся к 1835 году и представляющий собой письмо Наталии Беер к сестрам Бакуниным. Она пишет по поводу того чувства, которое у нее возникло к Михаилу Бакунину после восьми дней их знакомства и дружеских встреч с ним, хотя незадолго до этого она была так же увлечена Станкевичем.
«...Не знаю, почему и как, но его присутствие произвело на меня действие, в котором я никогда не буду в состоянии отдать вам полный отчет. Это был хаос, пропасть чувств, идей, которые меня совершенно потрясли. Тысячу раз я принималась обдумывать, углублять эти вещи и всякий раз я терялась в их лабиринтах...
Да, Мишель —это одно из тех существ, кому женщина с душой хотела бы всем пожертвовать. Смейся, если хочешь, над моей экстравагантной экзальтированностью, но я хочу тебе передать все мои безумные мысли этих дней. Из всех моих наблюдений над Мишелем, из всех чувств, которые он обнаружил, я заключаю, что не только ради его счастья, но ради его безопасности, может быть, ради сохранения его жизни, нужно, чтобы какое - нибудь существо, способное его совершенно понимать, любить его так, как он заслуживает быть любимым, привязалось бы к нему всеми способностями своей души и никогда его не оставляло. Поверишь ли, бывали минуты (о, эти минуты были для меня истинно адские), когда я желала купить, если бы это было возможно, всеми самыми ужасными несчастиями власть возродить его или уничтожиться самой, дать своей смертью новую жизнь новой женщине,женщине, которая могла бы дать ему счастье, заботиться о нем, быть его ангелом - хранителем. В эти минуты я хотела бы обладать могуществом бога...»
Такую приподнятость чувств, способность получать удовольствие от их анализа, стремление о них много и подробно говорить, притом с большой легкостью, характерную для определенной социальной среды первой половины XIX века, интересно сопоставить с тем отношением к чувствам, которое характерно для советских людей.
Поэтому рядом с таким переживанием чувств, рядом с экзальтацией, искусственным «подогреванием», по существу, поверхностных чувств мы приведем примеры других чувств.
Сдержанность в проявлении сильных чувств, стремление проверить, является ли подлинным и глубоким испытываемое чувство, сдержанность в его словесном выражении, молчаливая готовность принести жертву ради блага любимого человека —вот что характеризует эмоциональную жизнь наших современников, когда они действительно полны большим, настоящим чувством любви.
Вот письма Марины П., опубликованные К. Лапиным (имена в письмах заменены).
Необычным было знакомство Марины П. с ее будущим мужем Андрашем. Они познакомились в клинике, где оба лечились от полиомиэлита, и там они подружились. Приведем выдержки из писем Марины.
Из письма от 31 июля 1956 г.
«Весьма необычно сложилась наша дружба, она сразу началась с самого серьезного: а как жить дальше? Это была настоящая дружба —большая, лишенная молодой весны и песен, но суровая и верная. Я забывала о своей боли, когда знала, что его увезли в операционную, где нам делали уколы... А он неизменно сидел у окна около операционной, когда я попадала туда... У меня болезнь протекала более остро, чем у него, но зато и результаты были эффективнее. Спустя полгода я начала самостоятельно передвигаться. Теперь мы уже сидели в одной отведенной нам рабочей комнате и занимались всерьез каждый своим делом.
Давали ли мы себе отчет в своих отношениях? Да, конечно, давали, но не говорили об этом. Да и как мы могли говорить об этом, когда оба без ног, в сущности, когда неизвестно, что у нас впереди, когда, наконец, многое осложняется тем, что он венгр и уедет... Хотя в это время браки русских с иностранцами были уже разрешены.
Мы просто были необходимы друг другу в тот момент, мы не смогли бы бороться друг без друга...
Я стала выздоравливать быстрее, чем он. Начала ходить. Наступила весна, мне разрешили гулять в парке, а Андраш с трудом делал 10 —20 шагов. И он стал хмурым, появилось особое выражение лица, сам улыбается, а глаза!., не берусь описать, какие это были глаза. Я старалась делать все, чтобы он не падал духом. И это мне удавалось. И вот я выписалась. Tpудно передать наш разговор перед моим уходом из клиники... Говорим обо всем на свете, кроме, конечно, своих отношений. Я обещала навещать его.
Мне сразу же дали путевку в санаторий на три месяца. На следующий день я поспешила в больницу. В коридоре встретила врача, который сказал, что Андраш хандрит, что у него поднялась температура и снова начались боли в ногах. Нечего и говорить, я ни слова не сказала о путевке, а, вернувшись домой, возвратила ее. Меня уверяли, что я делаю глупость... Но я не могла поступить иначе. Мы столько пережили вместе, столько вынесли, мы так были нужны друг другу —и вдруг он еще в беде, а я уеду! И я осталась... Он стал быстро поправляться...
Через месяц Андраш выписался, а еще через полмесяца мы шумной и дружной семьей проводили его в Будапешт. И только тут я со всей остротой поняла, кем он был для меня. Еще год я жила в Ленинграде, защитила диссертацию. Мы переписывались... Я получила направление в Курган, в пединститут...
После нашей разлуки прошло... два с лишним года. Жить дольше врозь было нельзя. Это понимал он, понимала и я. И пришло письмо, где он предлагал мне выйти за него замуж... Все так сложно, запутанно —и в то же время до предела простоя люблю его, а он меня...»
Из письма от 20 августа 1956 г.
«...5 августа я уехала в Курган (Андрашу я не писала ни о назначении, ни об отъезде). Приехала сюда. Начало нового учебного года, новая обстановка, новые люди, работа, тысяча свалившихся на меня больших и малых дел... И только поздней ночью я думала: «А где - то Андрюша?» Но наступал день, и мне уже снова было не до размышлений. Казалось, что все хорошо, что то было лишь увлечением, и я правильно сделала, перестав писать, что я воистину «выздоравливаю»... Но прошел сентябрь... Схлынула первая, горячая пора, и тут я начала понимать, что по - прежнему думаю о нем, только не хочу сознаться в этом. Вы себе представить не можете, как я была несчастна (да, да!), когда поняла это!.. Но писать ему все равно не могла. Садилась, начинала —и ничего не могла сделать с собой.
... И я начала ждать письма. Это было чистейшим безумием. Ведь он не знает моего адреса, не знает, куда я получила назначение... Но я ждала. Тысячу раз ругала себя за это, но ... приходя с работы, с надеждой смотрела в почтовый ящик. Так прошел октябрь... и вот. придя однажды домой, я еще издали увидела на столике около дверей своей комнаты большой конверт со знакомым почерком».
Из письма от 12 августа «... Не буду скрывать, иногда мне хотелось, чтобы он написал: «Приезжай и ни о чем не думай. Только приезжай». Какая девушка этого не хочет? Но... вот это постоянное «но»! Он писал мне: «Конечно, независимо от того, что я стал таким решительным, все те проблемы, о которых писала ты, не перестали быть проблемами и для меня. То обстоятельство, что ты уедешь далеко от друзей и знакомых, покинешь родные края, те трудности, которые всегда имеются в таком положении, не могут не беспокоить меня. И это беспокойство именно за тебя. Как ты будешь себя чувствовать у нас? Смогу ли я предоставить тебе псе то. от чего ты чувствовала бы себя как дома —счастливой, радостной, довольной? Я никогда не старался приукрасить мое состояние, скрыть трудности. Может быть, даже преувеличиваю их, и снова из - за тебя. Люблю тебя больше того, чтобы быть эгоистом. Сказать только хорошее о нас, о стране, о себе с той целью, чтобы ты приехала ко мне,этого я не могу, да и ты не нуждаешься в этом...»
Такая сдержанность в своих чувствах, готовность сделать многое ради другого человека, но не говорить при этом о своих чувствах и переживаниях характерны для эмоциональной жизни наших современников. В этом отношении интересен рассказ Л. Т. Космодемьянской о том, как выражали свои чувства ее дети.
«И Зоя и Шура очень сдержанно, даже осторожно проявляли свои чувства. По мере того как они подрастали, эта черта в характере обоих становилась все определеннее. Они, как огня, боялись всяких высоких слов. Они были скупы на выражение любви, нежности и восторга, гнева и неприязни. О таких чувствах, о том, кто переживают ребята, я узнавала скорее по их гЛазам, по молчанию, по тому, как Зоя ходит из угла в угол, когда она огорчена или взволнована».
Это были сильные и значительные чувства, но они выражались сдержанно и скупо.
Эти особенности переживания чувств, присущие людям нашей современности, способ их выражения имеют большое значение для рассмотрения и анализа их чувств. В письмах, дневниках и других документах, отражающих эмоциональную жизнь наших современников (и в нашей художественной литературе), мы не найдем подробных, детальных описаний тех чувств, которые советские люди глубоко переживали по поводу остро затрагивавших их явлений жизни. Мы не найдем и стремления к фиксации тонких оттенков в переживаниях, которые мы встречаем в подобных документах, относящихся к XIX веку. И это потому, что в наше время иной стала форма переживания и выражения чувств. Они выражаются не столько в словах, сколько в действиях и поступках: чувство долга проявляется в неуклонном, молчаливом его выполнении, глубокая привязанность к любимому делу —в готовности жертвовать ради него своим досугом и т. п. Все это заставляет при анализе чувств советского человека руководствоваться больше косвенными данными, чем прямыми его высказываниями. Занимаясь рассмотрением его чувств, необходимо учитывать существо его действий и поступков.
Новы по своему характеру и содержанию чувства советских людей.
В нашей стране произошел грандиозный исторический переворот, который привел к возникновению социалистического общества, движущегося по пути к коммунизму. Создались новые общественные отношения, новая идеология, новая мораль. Изменение жизни общества привело к изменению всего духовного облика людей, изменение духовного облика советских людей привело к глубокому изменению их эмоционального мира. Конечно, изменение чувств советского человека происходит не стихийно, не само собой, а в процессе борьбы с пережитками капитализма в сознании людей. Чувства, связанные с этими пережитками, могут еще занимать известное место в эмоциональном мире советских людей. Но типичным, характерным является изменение чувств, появление новых чувств. Эти сдвиги проявляются в разных отношениях.
Прежде всего подчеркнем появление у советского человека новых чувств, таких, которые не были свойственны людям предшествующих общественных формаций. Речь идет о целой группе морально - политических чувств, таких, как чувство советского патриотизма, чувства, связанные с социалистическим отношением к труду, чувство социалистического гуманизма и т. д. Эти новые чувства возникли на основе новых общественных отношений.
В первую очередь коснемся того сложного эмоционального отношения, которое мы называем чувством советского патриотизма.
В основе советского патриотизма лежат не расовые или националистические предрассудки, а братское содружество трудящихся всех наций Советской страны. Как общие жизненные интересы трудящихся Советского Союза, так и национальные традиции народов, входящих в Союз Советских Социалистических Республик, сочетаются в советском патриотизме. Поэтому он не разъединяет отдельные народности и нации Советской страны, а сплачивает их в братскую семью. Передовая идеология советских людей, определяющая принципы и цели их поведения и действий, становится огромным рычагом развития советского общества.
«Советский патриотизм, национальная гордость советских людей —это чувство активное, действенное, чувство, сильное тем, что корни, питающие его,в живой, реальной жизни. Это —любовь к Отчизне, которую мы преобразили, которую отстраиваем своими руками. Это —любовь, которая укрепляется сознанием, что каждый шаг, каждое усилие во имя блага Родины приближают торжество коммунизма» '.
Естественно, что чувство советского патриотизма получает яркое выражение в действиях и поступках советских людей.
Приведем отрывки из писем и дневника Инны Константиновой, окончившей во время Великой Отечественной войны десятилетку, вступившей в партизанский отряд и погибшей в боях. Запись в дневнике от 8 апреля 1942 г. раскрывает, как сознание того, что она призвана выполнять опаснейшие поручения во имя любимой Родины, наполняет ее радостью, рождает у нее возвышенные чувства.
«Какое счастье! Как я рада! Никогда не было так хорошо. Сегодня меня взяли на работу в тыл к немцам. Ой! Как я счастлива. Все, все после напишу. Ну, рада же!» ...«Милые, родные, дорогие... Не расстраивайтесь, не жалейте меня. Случилось то, чего я всегда так хотела. Я счастлива! Помните это. Все, все подробно напишу завтра, а пока только то, что я иду в отряд» '.
Чувство советского патриотизма, относясь к глубоким нравственным чувствам советского человека, может проявляться и в соответствующем эмоциональном отношении к себе, к своим близким, к своей жизни.
В письмах молодого офицера Николая Чеховича, погибшего на фронте Великой Отечественной войны, имеются в этом отношении очень интересные высказывания. Вот отрывок из его письма от 30 декабря 1942 г., которое он написал, находясь в военном училище: «Здравствуй, мама! Поздравляю тебя с наступившим Новым годом... С грустью вспоминаю то счастливое время, когда мы еще и не предполагали войны... Когда думаешь об этом, начинаешь ненавидеть самого себя за то, что находишься не на фронте и не бьешь фашистскую мразь»2.
Николай Чехович встретил девушку Шуру, которую по - настоящему полюбил. Он пишет ей 13 октября 1943 г.: «Твои письма всегда придают мне новую энергию, бодрость в суровых условиях фронтовой жизни... Мы ползли ночью под проливным дождем, то и дело прижимаясь к земле от пулеметных очередей, в каждую минуту ожидая, что наползешь на мину. А я все время ощущал в кармане гимнастерки теплое дружеское похрустывание бумаги твоего письма. Казалось, ты здесь, вместе со мною...
Я очень люблю жизнь, мечтаю о жизни после войны, о встрече с тобой, и все - таки любовь к жизни нисколько не мешала и не мешает мне идти на самые опасные участки. Не моя вина будет, если после войны вернусь живым. А как бы хотелось вернуться! Особенно теперь, когда я имею такого друга»1. (Курсив мой.—П. Я.)
Чувство радости труда также стало одним из характерных для советских людей чувств. И, что еще важнее, оно получило новые черты, стало новым чувством, поскольку это не просто радость труда, а радость труда для себя, для своего народа, для Советской страны. Оставаясь конкретным, ярко испытываемым, ярко переживаемым, оно стало вместе с тем чувством, получившим обобщенность и принципиальность, оно стало чувством радости созидания.
Трудясь, советские люди отчетливо сознают, что труд их служит делу развития Советской страны, делу построения коммунизма, и это вносит в чувство радости труда советских людей совершенно новые черты.
Радость участия в созидательном труде всей Советской страны особенно ярко выразил писатель Николай Островский. Он писал: «Счастье многогранно, и я глубоко счастлив. Моя личная трагедия оттеснена изумительной, неповторимой радостью творчества и сознанием, что и твои руки кладут кирпичи для созидаемого нами прекрасного здания, имя которому —коммунизм»
Труд для советских людей стал делом геройства, делом чести, той деятельностью, в которую они вкладывают самое лучшее, самое дорогое, что у них есть, потому что этот труд служит делу построения коммунизма.
Новые общественные отношения, которые создались в нашей социалистической стране, изменили духовный облик советских людей, породили у них глубокое чувство общественного долга. Это чувство заставляет советских людей идти на лишения, на самопожертвование, самозабвенно трудиться, так как в осуществлении всех тех действий, которые служат выполнению общественного долга, они испытывают глубокое нравственное удовлетворение.
Б. Полевой в своем произведении «Золото» правдиво описывает, как в период Великой Отечественной войны трое комсомольцев шесть месяцев пробирались через вражеский тыл, неся с собой государственные ценности, чтобы передать их советским органам. Они выбиваются из сил, но не бросают тяжелую ношу. Близкие к гибели, они пишут следующее письмо: «Мы все трое: Николай Железное, Мария Волкова, Анатолий Николаевич Златоустов... обращаемся к тебе, товарищ, и просим известить наши организации, что мы до последней своей минуты выполняли боевое задание по доставке государственных ценностей через линию фронта. Мы просим тебя, товарищ, взять спрятанный здесь мешок с ценностями, принадлежащими государству, и доставить его в ближайшую партийную организацию. И мы, трое комсомольцев, просим тебя, товарищ, передать последний привет нашим дорогим родителям, и доблестной Красной Армии, и нашему Ленинскому комсомолу, и большевистской партии... Передай им, что мы сделали все, что Могли, и не выполнили задание только потому, что заболели, ослабли и не было уже сил...»
Чувство долга перед Советским государством, Коммунистической партией порождает в советских людях и огромную энергию, и энтузиазм.
Наряду с появлением новых чувств, некоторые из них мы перечислили, необходимо сказать и об исчезновении у советских людей определенных чувств, и об изменении эмоционального отношения к отдельным явлениям окружающей жизни. В этом также очень ярко проявляются существенные изменения в эмоциональном мире советского человека.
Исчезновение определенных чувств у советских людей проявляется в разных областях жизни.
До Великой Октябрьской социалистической революции были районы в нашей стране, где имела место родовая месть и связанные с нею чувства. Эти чувства совсем исчезли у советских людей.
До Великой Октябрьской революции у представителей определенных социальных прослоек отчетливо проявлялись чувства, порожденные расовыми предрассудками, которые насаждались в народных массах эксплуататорскими классами. Теперь эти чувства потеряли почву и почти исчезли.
До Великой Октябрьской революции освящались церковной моралью и всячески поддерживались господствующими классами в среде трудящихся чувства смирения, покорности и т. д.;теперь же все эти чувства чужды и непонятны советским людям.
У советских людей меняется эмоциональное отношение к тому, что раньше, в условиях капиталистического строя, вызывало чувства иного характера и содержания.
Такое изменение эмоционального отношения ярко выразил Н. Островский: «Я презираю людей,говорит он,которых нарыв на пальце выводит из равновесия, заслоняет все, для которых настроение жены важнее революции, которые из ревности готовы разнести дом, перебить окна и всю посуду».
Новые чувства проявляются и в отношении советского человека к окружающим людям.
Непосредственное нравственное чувство, осознаваемое как мысль «нельзя дать человеку погибнуть», заставляет советского человека рисковать своей жизнью ради спасения другого. Так, Зинаида Львова, увидев играющего на рельсах ребенка, бросилась к нему и отбросила его в сторону, а сама попала под поезд. Ей ампутировали обе ноги.
Стрелочница Елена Кокурина «увидела на путях человека на костылях. Не замечая мчащегося позади поезда, он не спеша двигался вперед. «Еще минута, и он погибнет»,молнией пронеслось в голове... Ни о чем не раздумывая, она бросилась к неизвестному и толкнула его в плечо. Тот отлетел в сторону, но сама Кокурина отскочить не успела. Страшный удар, и она потеряла сознание... В тяжелом состоянии Е. А. Кокурину доставили во вторую городскую больницу г. Казани... Кокуриной сделали ампутацию ступни, наложили швы на лицо и голову... На третьи сутки Елена Алексеевна пришла в сознание.
Первыми ее словами были:
• А что сталось с ним?
• Он жив, невредим,ответила врач Еремеева... ...Елена Алексеевна рассказала о себе...
В годы войны была старшим кондуктором... Однажды —это произошло под Киевом —вражеская бомба угодила в паровоз. Несколько вагонов было разбито, но людей, в том числе и меня, судьба миловала. И вот, увидев человека на костылях, идущего по путям, я подумала: «Он избежал смерти на войне, и разве можно допустить, чтобы погиб от несчастного случая?!»
Высокие нравственные чувства проявились в поступке Кокуриной.
Однако было бы неверно представлять, что эмоциональное отношение людей в нашей стране к другим людям, к их благополучию, к их самочувствию определяется только такими чертами. Процесс перестройки чувств советских людей —процесс еще не завершенный. И поэтому рядом с глубоко нравственным эмоциональным отношением мы можем встретиться и с таким отношением к людям, в котором проявляется холодное безразличие, эгоистический расчет, себялюбие и т. д.
Вот выдержки из двух писем.
Девушка Линда П., приехавшая в Ростов, чтобы держать вступительные экзамены, описывает подруге, как она «развлекается» в общежитии. «Да, тут одна получила фото от своего «Кирилла» и рада: поставила перед собой и любуется. Потом забыла и ушла. Я же взяла и привесила его под потолок вниз головой для грохота (для смеха.—П. Я.). Вот она ноет себе два дня подряд, чтоб отдали, а я говорю: «Не тебе одной на него смотреть. И мы тоже смотрим»
«Литературная газета», опубликовала в одной из статей письмо молодого человека, который писал своей знакомой:
«Здравствуй Ирина!.. В настоящее время у меня есть большое желание перейти на работу в столичный вуз в качестве преподавателя (ассистента)... Но у меня в Москве нет ни родных, ни знакомых, которые смогли бы помочь мне с работой и квартирой. При данном стечении обстоятельств остается искать таких помощников путем бракосочетания. Конечно, стремление организовать семью диктуется не только желанием устроиться получше и потеплее, но и тем, что мне уже 29 лет... Родители моих знакомых должны быть ... ответственными лицами...
...Поскольку вход в мою квартиру проходит через общий коридор, где проживают любопытные соседи, то мне бы хотелось, чтобы ты писала от имени мужчины и данные о знакомых так же сообщала, как о юношах... Письмо после того, как ты усвоишь его содержание, следует обязательно уничтожить»
Расчетливость, нравственная трусость, черствость характерны для этого человека. Встречающиеся еще подобные факты делают особенно существенной проблему воспитания чувств нашего подрастающего поколения.
Те изменения, которые мы замечаем в чувствах передовых советских людей, очень ярко проявляются и в области эстетических чувств, связанных с восприятием произведений искусства. Огромное распространение произведений классиков русской и зарубежной литературы ярко свидетельствует о том, с каким интересом читают их советские люди. Советских людей волнует музыка великих композиторов, восхищают прекрасные полотна художников. Восприятие этих произведений вызывает у них эстетические чувства, имеющие ряд характерных признаков.
Очень важно отметить, что эстетические чувства, которые возникают у передового советского человека, глубоко содержательны и идейны. Они отнюдь не заключаются лишь в наслаждении мастерством художника и красивой и выразительной формой произведения, это не любование лишь великолепными приемами писателя, актера, режиссера, живописца, это прежде всего постижение того идейного содержания, которое выражено в произведении. Само собой разумеется, что каждое произведение искусства затрагивает нас эмоционально, волнует нас. Именно на этой основе мы глубоко проникаем в существо произведения, в то, что хотел раскрыть художник. Эстетические чувства, которые у нас возникают при этом.это чувства, органически связанные с нашими моральными оценками, определяющими наше отношение к героям и событиям, изображенным в произведении. Мы их любим или ненавидим, сочувствуем или испытываем неприязнь, руководствуясь принципами коммунистической нравственности. Наши эстетические чувства определяет не форма сама по себе, оторванная от основной идеи и содержания произведения, а идейное содержание, воплощенное в замечательную художественную форму.
Режиссер Сергей Образцов в открытом письме к английскому режиссеру Майклу Макоуэну писал: «Вы пишете: «Когда я думаю обо всем том, что мне довелось испытать в театре, о минутах веселья и радости, нежности, сочувствия и просветления, о наслаждении красотой и гаммой красок, я могу лишь над ним (противником его эстетствующих взглядов) посмеяться или скорбеть за него».
Не стоит смеяться, г - н Макоуэн. Лучше скажите, что Вы понимаете под словами «веселье», «радость», «сочувствие»? Ведь эти понятия не существуют безотносительно к тому, чем вызвано веселье и радость, чему или кому Вы сочувствуете и отчего возникает «просветление»... Книга, спектакль или роль в руках художника —оружие, и нельзя размахивать им безответственно. Можно поранить человеческие души».
Именно идейностью и содержательностью эстетического восприятия и эстетических чувств и их связью с моральным сознанием объясняется значение художественных произведений в формировании сознания советского человека. Именно благодаря такому характеру эстетического воздействия советские художники формируют мировоззрение советских людей. Это и приводит к тому, что лучшие произведения советского искусства, порождая комплекс эстетических чувств, могут производить такое действенное впечатление.
Мать лейтенанта Леонида Зыкова, который погиб на фронте в 1942 г., рассказывает о том впечатлении, какое на ее сына произвело произведение Н. Островского «Как закалялась сталь»: «Он старался подражать характеру и поведению Павла Корчагина, которого он выбрал как пример для себя. Он во всем подражал ему, любил как старшего брата».
Все это говорит о том, какой значительный эмоциональный отклик вызывают правдивые, реалистические художественные произведения у советских людей. Произведения же формалистические, лишенные подлинного содержания, не передающие глубоко правды жизни, вызывают отрицательное отношение.
Но и в области эстетических чувств мы не всегда встречаемся с правильным эмоциональным откликом на воздействие художественных произведений. Вот перед нами письмо группы молодежи (студентов и рабочих), написанное в редакцию «Литературной газеты» по поводу фильма - балета «Ромео и Джульетта». Молодые люди, посмотревшие фильм, недоумевают по поводу «искренней, безумной и неправдоподобной любви между юношей и девушкой, приведшей к смерти обоих», и заключают: «Глупая, бессмысленная смерть без дуэли, без интриг, без всяких причин, толкающих на это. Смерть из - за любви. Безыдейно и бестактно»
Приходится говорить в данном случае о том, что эмоциональный отклик не соответствует тому художественному произведению, которое воспринималось. В таком отклике сказалось упрощенное понимание человеческих отношений, раскрытых в трагедии Шекспира, неумение понять большое чувство самоотверженной любви.
У советского человека не только изменились отдельные чувства, связанные с определенными явлениями действительности и поведением людей, но и весь эмоциональный строй его личности. Это проявляется в том, что определенные явления жизни и отношений людей вызывают особенно острый и глубокий эмоциональный отклик в советском человеке, что определенного рода чувства являются ведущими для его личности, занимают значительное место в его духовном мире и оттесняют другие виды эмоционального отношения.
Ведущими для советского человека являются морально - политические чувства. Эти чувства очень глубоки, они занимают очень существенное место в личности советского человека. Больше того, эти чувства в известной мере определяют характер и место других его чувств. Эту черту в советских людях отмечает М. И. Калинин. Он говорит: «Почему коммунизм дает такую зарядку людям? У настоящего коммуниста личные переживания носят подчиненный характер: случилась какая - то семейная неприятность —очень тяжело, но я думаю, что от этого социализм не пострадал, а следовательно, и работа не должна страдать. Понятно, если ты живешь только домашними интересами, только и думаешь все время о себе или о своей Фекле, то настоящим коммунистом не будешь. А когда действительно будешь активно работать, активно участвовать во всей стройке, то... забудешь бытовые мелочи и личные невзгоды»
Мир чувств советского человека многообразен потому, что многообразны его отношения к действительности. Он восприимчив к искусству, к отношениям между людьми, ко всем явлениям общественной жизни.
Советский человек испытывает глубокие отцовские и материнские чувства.
В «Повести о настоящем человеке» Б. Полевого происходит разговор между комиссаром Степаном Ивановичем и хирургом Василием Васильевичем, потерявшим на фронте сына —талантливого молодого ученого. Старик - хирург говорит о том, что, стоило бы ему позвонить, и сын остался бы с ним в госпитале и приносил бы огромную пользу раненым, но он этого не сделал:
«Он мог стать гордостью советской медицины... если бы мне тогда позвонить!
• Вы жалеете, что не позвонили?
• О чем вы? Ах, да... Не знаю, не знаю.
• А если бы теперь все повторилось снова, вы сделали бы иначе? Так как же?спросил комиссар, и в его голосе слышалась бесконечная теплота.
• Не знаю... На ваш вопрос сразу не ответишь. Не знаю, но кажется, повторив все сначала, я поступил бы так же. Я же не лучше, но и не хуже других отцов...»
Огромное чувство отцовской любви отступает перед другим чувством, чувством советского патриотизма, столь свойственным советским людям нашей эпохи. Это чувство окрашивает отношение матери к детям, отношения любящих людей друг к другу. Единство отношений в этом плане создает основу для прочного союза у советских людей.
Николай Чехович писал: «Мама, в девушке, которую я полюбил, я нашел все, о чем мечтал. У нее совершенно такие же взгляды на жизнь, на любовь, как у меня... Вечера, проведенные с нею, были самыми счастливыми. Но на войне счастье не бывает продолжительным»
Нельзя забывать, однако, что формирование чувств советского человека, о которых мы говорили, представляет собой еще не завершенный процесс.
Было бы неверно утверждать, что новые чувства, о которых мы говорили, совершенно вытеснили прежние чувства, не свойственные людям социалистического общества. Корни старого, представляющие собой пережитки капитализма в сознании, еще продолжают жить. Такие пережитки получают свое проявление и в сфере чувств человека. Так, в человеке рядом с новыми чувствами трудового энтузиазма, советского патриотизма могут жить грубая ревность, тщеславие и т. д. Эти чувства могут выступать более явно и быть более скрытыми. И это обстоятельство объясняет всю важность задачи воспитания чувств у подрастающего поколения.