Над образом каждого своего героя Толстой работал очень тщательно, продумывая внешность персонажа, характер, логику поступков. Особенно много внимания уделил автор своей любимой героине — Наташе Ростовой, прототипом которой были сразу две женщины: Софья Андреевна, жена писателя, и ее сестра, Татьяна Берс, очень дружившая с Толстым, поверявшая ему все свои тайны. Она замечательно пела, и А.А. Фет, завороженный ее голосом, посвятил ей стихотворение «Сияла ночь. Луной был полон сад…». Лучшие черты этих неординарных женщин нашли свое отражение в образе Наташи.
Сцена, когда после охоты Наташа с Николаем и Петей поехали к дядюшке, дает новые штрихи к портрету Наташи, рисует ее с новой, неожиданной стороны. Мы видим ее здесь счастливой, полной надежд на скорую встречу с Болконским.
Дядюшка был небогат, но в его доме было уютно, может быть, потому, что хозяйством занималась Анисья Федоровна, экономка, «толстая, румяная, красивая женщина лет сорока, с двойным подбородком и полными, румяными губами». Приветливо и ласково глядя на гостей, она принесла угощенье, которое «отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой». Все было очень вкусно, и Наташе было жаль только, что Петя спит, а ее попытки разбудить его бесполезны. «Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки».
Наташа была восхищена звуками балалайки, раздававшимися из коридора. Она даже вышла туда, чтобы лучше их слышать: «Ей так же, как грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести». Но когда заиграл на гитаре сам дядюшка, восторгу Наташи не было предела: «Прелесть, прелесть, дядюшка! Еще, еще!» И она обняла дядюшку и поцеловала его. Ее душа, жаждавшая новых впечатлений, впитывала в себя все прекрасное, что встречалось ей в жизни.
Центральным местом эпизода стала пляска Наташи. Дядюшка предлагает ей сплясать, и Наташа, переполненная радостью, не только не заставляет себя упрашивать, как это сделала бы любая другая светская барышня, но тут же «сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движенье плечами и стала». Николай, глядя на сестру, немного боится, что она сделает что-то не так.
Но этот страх скоро прошел, потому что Наташа, русская духом, прекрасно чувствовала и знала, что надо делать. «Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала, — эта графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой, — этот дух, откуда она взяла эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы были те самые, неподражаемые, неизучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка». Пляска Наташи восхищает всех, кто ее видит, потому что Наташа неразрывно связана с жизнью народа, она естественна и проста, как народ: «Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и бархате воспитанную графиню, которая умела понять все то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке».
Восхищаясь племянницей, дядюшка говорит о том, что ей нужно выбрать жениха. И здесь тональность отрывка несколько меняется. После беспричинной радости наступает раздумье: «Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял этой нашей радости. Нет, он бы все понял». Да, тот Болконский, которого создала в своем воображении Наташа, все понял бы, но суть в том, что она не знает его по-настоящему. «Мой Болконский», — думает Наташа и рисует себе не реального князя Андрея с его непомерной гордыней и оторванностью от людей, а идеал, который она выдумала.
Когда за молодыми Ростовыми приехали, дядюшка попрощался с Наташей «с совершенно новой нежностью».
По дороге домой Наташа молчит. Толстой задает вопрос: «Что делалось в этой детски восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это все укладывалось в ней? Но она была очень счастлива».
Николай, который душевно так близок ей, что угадывает ее мысли, понимает, что она думает о князе Андрее. Наташе так хочется, чтобы он был рядом, проникся бы ее чувствами. Она понимает, что это был самый счастливый день в ее жизни: «Я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь».
В этом эпизоде мы видим все очарование души Наташи, ее детскую непосредственность, естественность, простоту, ее открытость и доверчивость, и за нее становится страшно, потому что ей только еще предстоит встретиться с обманом и предательством, и никогда уже ей не испытать тот душевный подъем, который приносил радость не только ей, но и всем окружающим ее людям.