Эта альтернатива отчетливо выступила в литературе последних лет, посвященной анализу кибернетического подхода. Она создала даже своеобразную традицию заканчпвать анализ проблем типа «мозг и машина» и «машина и мышление» рассмотрением вопроса «машина и сознание». Этой традиции отдали дань Cossa [187], Latil [191], сам основоположник кибернетического направления Wiener [58] и многие другие.
Как же следует все-таки отнестись к этому характерному и настойчиво звучащему в современной нейрокибернетической литературе пониманию проблемы сознания? Этот вопрос важен для нас хотя бы потому, что эллиминируя понятие сознания, мы тем самым, очевидно, снимаем всю исключительно сложную и бесконечно обсуждавшуюся проблему взаимоотношений сознания и «бессознательного». Допустим ли и целесообразен ли такой решительный прием?
Если мы более внимательно рассмотрим приведенные выше высказывания Uttley и др., то подметим, что они являются выражением скорее позиции молчаливого ухода от трудного вопроса о том, каким образом проблема сознания может быть связана с уже относительно освоенной проблемой «машинного мышления», чем позиции подлинной убежденности в «эпифеноменальности» сознания. Об этом говорят некоторые работы последних лет, в которых анализируется проблема ответов машины, возникающих на основе переработки автоматом сведений о процессах его собственного реагирования на воздействия внешней среды. Благодаря встроенным в машину специальным подсистемам, на вход которых подается информация об особенностях внутренней работы машины и которые могут влиять, основываясь на анализе этой информации, на процессы, разыгрывающиеся на общем выходе всей конструкции, создается как бы своеобразная модель интроспекции и самосознания. Создавая эту «модель интроспекции», ее авторы явным образом пытаются включить в число моделируемых качеств то, что, по приводимому Cossa образному определению Valincin, наиболее характерно для развитого бодрствующего сознания: способность «человека, мысленно сосредоточиваясь, воспринимать, что он воспринимает, познавать, что он познает, мыслить, что он мыслит и обдумывает мысль».
Мы еще вернемся в дальнейшем к вопросу о том, в какой степени эти попытки моделирования функции осознания мозгом происходящих в нем процессов переработки информации позволяют исчерпывающим образом отразить подлинные функции человеческого сознания. Сейчас же мы хотели бы только подчеркнуть, что в этих исследованиях пусть еще робко, но все же уже звучит стремление подойти к проблеме сознания, признавая за последним какую-то действенную роль, т. е. проявляется понимание необходимости раскрыть сознание не как функционально бесплодный эпифеномен, не как «тень событий», а как фактор, специфически и активно участвующий в детерминации поведения и потому необходимым образом входящий в функциональную структуру деятельности.